70 лет назад началась Великая Отечественная Война Опции

[Lara Croft]

завтра, в 4 часа утра 22 июня, германские войска без объявления войны перешли границу СССР
аудио файл:
http://poiskm.ru/song/3740597-SSSR-Vstavay...gromnaya#play-2

Сообщение отредактировал Lara Croft - 21.6.2011, 19:10

[кресло]

прекрасно: признание заслуг - и?
что оно значит???
не очень много
Сталин и без своего публичного признания всё понимал
может поэтому он начал новую волну репрессий?

Совсем не мало. Сталин действительно все понимал, и в своей речи исходил прежде всего из своего понимания ситуации. (Общие фразы о волнах репрессий я как правило оставляю без внимания, как проявление сугубо эмоциональное и субъективное)

тот тезис я не поддерживаю - Вы знаете, хоть и считаю, что он принёс много вреда(см. выше)
Причина очень проста:
ИВС добился неограниченной Власти, по-сути вся страна принадлежала ему - поэтому забота о её безопасности совпадала с его интересами
следствие этого тезиса :
он защищал этот свой интерес редко учитывая интересы народа - отсюда жестокость, пренебрежение к страданиям и гибели солдат и мирного населения.
пример: запрет на эвакуацию населения из Сталинграда.

угу, так и запишем. "Не разделял собственные интересы и интересы страны и народа"

Вы где то видите это в моих словах?

можно конечно поискать. И непременно найти. Но только это выльется в никчемную перепалку с переходом на личности. А оно нам надо? Достаточно будет предположить что у человека тот тезис не поддерживающего вполне естесственно отсутствует это в его словах. В отличии от тех кто поддерживает тот тезис.

почему же нет?
уверен у Вас много прекрасных и красивых материалов - у большевиков всегда было прекрасно на бумаге.
Кстати: хорошее слово "постепенно" - )

Вот для начала. что скажете о "Ленинградском" деле?
в благодарность ли оно было устроено?
очень популярно мнение, что оно было устроено завистниками для устранения конкурентов - но это - фиии -
это очень примитивно
что бы такой тиран позволил плести интрига за своей спиной, да такие громкие... - это просто не уважать его
если кто то и вёл свою игру, вернее так думал, то значит ИВС это позволял
в протином случае такие интриги грозили ему самому.
Так что же там с Ленинградским делом?

Разумеется, забота о народе-победителе имела разные проявления. Как мы видим, так называемое "Ленинградское дело" одно из таких проявлений. Мы имеем дело с немыслимым по нынешним временам ударом по коррумпированной мафиозной номенклатуре. Когда государство во главе с вождем и учителем не на словах а на деле боролось со взяточничеством

Ленинградцы той поры были далеки от оптимистических оценок ситуации с мздоимством во втором по значению городе страны. Только в перлюстрированных органами МГБ в январе-июне 1946 г. письмах жителей города примеры вымогательства взяток, бюрократизма, «блата» и т.д. встречались более 300 раз. Вот, например, некоторые из содержащихся в них оценок положения в «колыбели трёх революций»: «При оформлении на жилье всюду наталкиваешься на бюрократизм и взятки»; «для того, чтобы устроиться на работу нужно иметь очень большое знакомство или так называемый «блат» или колоссальное количество денег, взятки и подкупы играют везде одинаково, т.е. берут свое. За деньги можно купить не только хорошую комнату, но и хорошую квартиру. За деньги сделают прописку постоянную безо всякого вызова. Если нет денег и больших знакомств, то тебя с любой специальностью посылают работать на сезонные работы»; «нравы Ленинграда вполне идентичны с тбилисскими, с той только разницей, что у вас все ясно и открыто делается, понятно, кому надо дать, а здесь надо искать каких-то путей, чтобы понять, кому надо давать и как»; «война испортила людей, всюду взятки, блат, обман»; «везде этот пресловутый «блат», вернее взятка, кругом и везде. Раньше люди возмущались, писали, порицали, а теперь как будто так и нужно»; «здесь, чтобы получить хорошее место – надо давать тысячи рублей … даже и комнату достать – надо деньги большие».
Как видно из приведённых выдержек, чаще всего жителям города приходилось сталкиваться с вымогательством взяток при поиске жилья и работы. Возвращающиеся из эвакуации коренные ленинградцы и люди, приезжающие на постоянное жительство ставились в положение, когда главным условием получения нормальной квартиры становилась мзда чиновникам. Взятки платились работникам жилищных отделов и комендантам домовых хозяйств за выписку ордеров на жильё (как законных, так и незаконных), получение продовольственных карточек, оформление документов при обмене или продаже (естественно нелегальной) жилья. Причём взяточники довольно легко обходили строгие правила прописки и получения жилья, действовавшие в городе. Квартиры и комнаты, оставшиеся без хозяев (умерших или уехавших из Ленинграда) укрывались от учёта, затем за взятки выписывались фиктивные ордера на выдачу жилья, а прописываемый оформлялся как «старый» съёмщик. Из 52 расследованных ленинградской городской прокуратурой в октябре 1946 г. - марте 1947 гг. дел о взятках самая большая доля – 40% приходилась как раз на вопросы прописки и получения жилья. На скамью подсудимых попадали инспектора, техники и бухгалтера жилищных районных отделов, управляющие домовыми хозяйствами и паспортисты.
Взяточничество не ограничивалось жилищной сферой. Подкуп проникал всюду, где существовали бюрократические ограничения и запреты, где контролирующие полномочия давали чиновникам возможности для злоупотреблений. Фининспекторы получали взятки с кустарей за снижение ставки налогообложения, сотрудники торговой инспекции и инспекции промысловой кооперации – за сокрытие нарушений в подведомственных им учреждениях, врачи ВТЭК – за установление инвалидности, сотрудники кадровых аппаратов предприятий – за устройство на работу. Деньги вымогались за выделение приусадебных участков и за выдачу разрешений на строительство частного дома, за заключение индивидуальных трудовых соглашений и за оформление различных справок. Колхозники, прибывшие в город, были вынуждены платить мзду за получение места на рынке, абитуриенты – за право поступить в престижный вуз и т.д. Так, по некоторым данным, в 1949 г. взятка членам приёмной комиссии помогла поступить каждому четвертому абитуриенту, принятому на учёбу в Ленинградский юридический институт. В большинстве своём взяткодатели 40-х гг. относились к малообеспеченным слоям, которые были вынуждены отдавать последние деньги, дабы иметь шанс, хотя и незаконным путём немного улучшить свою жизнь. По оценкам ленинградской областной прокуратуры, большинство из привлечённых к ответственности за дачу взяток (80%) в первом полугодии 1946 г. являлись малоимущими женщинами, имеющими малолетних детей. Да и размеры взяток в большинстве своём были небольшими и не превышали обычно несколько сотен (до реформы 1947 г.) или нескольких десятков рублей. Даже у чуждых сентиментальности сталинских судей не поднималась рука отправить подобных взяткодателей за решётку. За второе полугодие 1946 г. народные суды в РСФСР приговорили к наказаниям не связанным с лишением свободы свыше половины осуждённых за дачу взяток. Впрочем, подобная практика вызывала резкое недовольство высших судебных органов.
К помощи различного рода подношений были вынуждены прибегать не только частные лица, но и хозяйственные учреждения. По сути дела, в условиях тотального дефицита и ограничений, взятка оказывалась для их руководителей единственным средством добиться досрочного выполнения заказа, внеплановой отправки груза, внеочередного отоваривания фондов, отпуска товаров лучшего качества и сверх нормы. Впрочем, в подобных случаях взятку пытались легализовать, придав ей законные формы – покупка за бесценок дорогих вещей или продажа по завышенным ценам малоценных вещей, выплата денег за якобы оказанные «экспертные» услуги, «проигрыш» в карточной игре и особенно часто – оформление фиктивного совместительства. Так, помощник заместителя председателя Ленинградского облисполкома Ф.Чудинов одновременно числился заведующим подсобным хозяйством Тихвинского стройуправления. Хотя он ни разу не появлялся на своём втором месте работы, зарплата ему выплачивалась регулярно (видимо за услуги, оказываемые по основному месту службы).
В качестве взяток представители учреждений стремились использовать не столько деньги, сколько дефицитные вещи (одежда, обувь, мебель) и различные услуги – устройство на работу родственников, бесплатный ремонт жилья, пошив костюма, туристическая путёвка, банкет для проверяющих.
Практически к концу 40-х гг. в СССР уже прекрасно функционировала система «блата», мелких поборов и подношений. «Подмазка» в виде бесплатных продуктов, дефицитных товаров и услуг воспринималась многими представителями хозяйственной и партийно-государственной номенклатуры, начиная с председателей колхозов и директоров заводов и кончая республиканскими министрами, как нечто закономерное и отнюдь не криминальное. Так руководители послевоенного Ленинграда не видели ничего плохого в подарках курировавшим город и область представителям Центра. А. Кузнецов, в частности, получил от них в дар ценную инкруктированную вазу со своим портретом. Да и сами городские и областные руководители с удовольствием принимали в качестве подарков продукты, ценности и вещи от подведомственных им хозяйственников. В частности, секретарь Ленгорисполкома Бубнов только в 1948 г. получил из подсобного хозяйства института им. Академика И.П. Павлова бесплатно тонну картофеля и овощей, откормил на кормах хозяйства личного поросёнка и 10 кур. Кроме того, этому ответственному советскому чиновнику регулярно поступали фрукты с Бадаевских складов (по цене 50% от магазинной стоимости), шубы и дефицитная одежда из Управления промторгов – для жены, прочие дефицитные товары из гастронома № 1. Неплохим дополнением в семейный бюджет А. Бубнова стала и выданная ему администрацией фабрики им. Микояна в «связи с тяжёлым материальным положением» материальная помощь в размере 24 тыс. руб.
По утверждениям административного отдела ЦК, в Ленинграде 40-х гг. повсеместное распространение получили факты «морального разложения бывших руководящих работников городских и районных организаций, спаивания, приближения к себе угодных людей, разбазаривания и расхищения государственных средств, ценностей и продовольственных фондов на банкеты, кутежи и подарки. По пятнадцати районам Ленинграда было расхищено более 24 млн. руб. государственных средств, в том числе около 4 млн. руб. только на банкеты и попойки, растащено большое количество трофейного имущества и хранившихся в ломбарде золотых вещей, которые были розданы отдельным лицам в виде подарков. Разбазарено более трех с половиной тысяч тонн хлеба и других продуктов и свыше 50 тыс. литров водки .
В этих условиях неизбежным становилось своего рода коррумпирование хозяйственных структур. Быстрее всего этот процесс протекал в учреждениях торговли и лёгкой промышленности. В ситуации, когда «чёрный рынок» зачастую становился необходимым условием выживания простого человека, когда его элементы всё более «смыкались» с легальной государственной экономикой, торговля, местная промышленность и артельное производство стали привлекательным местом для «деловых людей», для которых их место работы являлось «доходным местом», позволяющим, хотя и путём нарушения закона скопить немалые средства. Простые ленинградцы с немалой неприязнью писали о новых «жирных котах» социализма: «В учреждениях, в громадных кабинетах сидят и ничего не делают разные начальники – директора, сытые, гладкие с толстыми шеями, с громадными животами»; «Спекулянтов и воров развелось до черта. Они живут, а нам честно зарабатывающим – крышка»; «На Невском открыто кафе «Норд». Там сидят жирные воры и спекулянты. А рядом – босые дети, нищета и голод».
Правоохранительные органы Ленинграда уже в середине 40-х гг. с тревогой отмечали, что городские учреждения торговли и общественного питания превратились в закрытые коррумпированные системы, живущие по своим правилам и законам. В качестве примера такой системы Ленинградский ОБХСС приводил трест «Ленглавресторан», в котором, по словам сотрудников милиции, были созданы такие условия, когда честные работники, для исполнения своих обязанностей, оказывались вынуждены «совершать преступления». Директора столовых и ресторанов были вынуждены платить взятки за каждую выделяемую тарелку и ложку, за продукты, топливо, машины и т.д.
В подобных коррумпированных системах взятка превращалась в основной двигатель и инструмент работы. Руководящие работники налагали, по терминологии тех лет, «абиссинский налог» на своих подчинённых, а взамен с помощью своих покровителей из партийно-советской номенклатуры обеспечивали их безопасность от излишнего внимания контролирующих органов. Взятка требовалась и для выделения дефицитных товаров, товаров и сырья сверх фондов и т.д. За взятки здесь принимали на работу, назначали на начальственную должность и продвигали по карьерной лестнице. (Так в конце 40-х гг. место продавца в пивном ларьке стоило 15 тыс. рублей, место заведующего пивным павильоном – 30 тыс. рублей).
Неудивительно, что на руководящих постах в торговле и артелях оказывались люди с богатым криминальным прошлым, имеющие значительный опыт работы на «чёрном рынке», хищений и хозяйственных афер. В 1951 г. каждый десятый руководящий работник ленинградской торговли имел в прошлом судимость за хозяйственное преступление. Так, были судимы за растраты, обман покупателей, хищения и злоупотребления служебным положением 69 директоров магазинов и их заместителей. Ситуацию в ленинградской торговле наглядно иллюстрирует дело заместителя директора продуктового магазина №70 Фельдмана. Весной 1952 г. он был арестован за попытку подкупа контролёров торгинспекции. В ходе следствия выяснилось, что под именем Фельдмана скрывался аферист, трижды судимый за мошенничество и хищения социалистической собственности и трижды бежавший из мест заключения. Последний раз, бежав из лагеря (где отбывал 25-летнее заключение), он по подложным документам прибыл в Ленинград и просто «купил» себе место заместителя директора магазина. Назначению его на должность не помешало ни отсутствие рекомендаций с прежнего места работы, ни то, что на аттестационной комиссии он не сумел правильно ответить ни на один вопрос.
Люди, пришедшие в такие системы со стороны, в том числе по партийному или комсомольскому набору, и не желавшие играть по установленным правилам, разными способами выживались с работы. Притом успешно выдавливались «чужаки» не только занимающие рядовые должности, но и назначенные на руководящие посты. Так, за излишнюю «принципиальность» и борьбу с коррупцией в своих учреждениях лишились своих постов директор промышленного комбината Куйбышевского района, заместитель директора райпищеторга Калининского района, по несколько секретарей партийных организаций артелей Ленинграда и области.
Нельзя сказать, что Сталина и других руководителей страны не беспокоила проблема взяточничества. В неоднократных постановлениях ЦК ВКП(б) – КПСС и приказах НКВД-МВД, посвящённых борьбе со взяточничеством, взятка объявлялась «тягчайшим и совершенно нетерпимым в советском обществе преступлением». Как «вредное и пагубное для партии» явление расценивали руководители партии и государства и процессы «сращивания партийного и хозяйственного аппаратов». Под ним понималось «приручение» «разными подарками и подачками» хозяйственниками партийных работников. Сам И.В. Сталин характеризовал подобные явления чётко и ёмко: «позор и гибель для партии».
Практические меры, предлагаемые верховной властью, для борьбы с взяточничеством и явлениями, которые можно характеризовать как коррупцию, не отличались разнообразием и практически не менялись на протяжении 30-40-х гг.: улучшение работы органов милиции и прокуратуры по раскрытию случаев взяточничества, расследование их в кратчайшие сроки, ужесточение наказаний, выносимых судами за взятки, обязательное привлечение к уголовной ответственности не только взяткополучателей, но и взяткодателей, усиление контроля за деятельность чиновников со стороны ревизующих органов и т.д. Это не считая того, что в 30-е гг. скромный взяточник «лёгким мановением руки» следователя мог превратиться в экономического контрреволюционера и отвечать за свои действия не по ст. 117 УК РСФСР (получение взятки), а по 58 статье со всеми вытекающими последствиями.
Однако, практическая реализация данной программы наталкивалась на серьёзные препятствия. Не смотря на утверждения властей о значительных масштабах взяточничества, число уголовных дел о взятках, дошедших до суда, было минимальным. По Ленинграду и области в 40-е гг. число возбуждённых милицией и прокуратурой дел о взятках в среднем не превышало 40-50 в год. Всего правоохранительными органами Ленинградской области за 2 года (1947-1948) было расследовано около 70 дел о взятках. Да и результаты рассмотрения таких дел в суде тоже оставались достаточно скромными. Из 18 человек, привлечённых по обвинению в даче и получении взяток в январе – июне 1949 г., двое было оправдано судом и в отношении ещё одного дело прекращено, дела ещё на двух были направлены на доследование с переквалификацией обвинений.
Объяснялось это, на наш взгляд, следующими причинами. Во-первых, успешному расследованию дел о взяточничестве препятствовала сама система сталинского правосудия. Директивы высших органов юстиции, в соответствии с общими требованиями государственной политики, вынуждали следователей привлекать к уголовной ответственности не только взяткополучателей, но и взяткодателей, не учитывая ни их помощь следствию, ни то, что зачастую взятка у них бесстыдно вымогалась. Учитывая, что показания взяткодателей зачастую были единственным доказательством, позволяющим привлечь продажных чиновников к ответственности, подобная практика вела к тому, что большинство оперативных данных о взятках, имеющихся в ленинградской милиции (например, о системе поборов в стоматологических техникумах и на колхозных рынках), так и не были реализованы. К тому же круговая порука, существующая во многих артелях и торгах, превращалась при расследовании взяток в настоящую «стену молчания» непробиваемую для правоохранительных органов. Даже если дела о взяточничестве в подобных учреждениях и возбуждались, они чаще всего либо не доходили до суда либо, в конечном счёте (как например, дела о подкупе должностных лиц в системе Ленинградского отделения научно-инженерного общества машиностроения 1947 г., о взятках в системе ленинградской торговли 1949 г. и др.) заканчивались оправдательными или отмененными высшими судебными инстанциями «за недостаточностью доказательств» приговорами.
Во-вторых, специфической особенностью тоталитарного государства является существование множества ведомственных инструкций, директив, указаний, призванных регламентировать деятельность бюрократического аппарата, но на деле нередко противоречащих друг другу и создающих ситуацию своего рода «бюрократического хаоса», в котором нечистоплотные сталинские чиновники чувствовали себя «как рыба в воде». Практически любое своё решение, в том числе и принятое за взятку, они могли обосновать, опираясь на положения той или иной инструкции. Это зачастую сводило на нет попытки следствия доказать их вину. Так, пытаясь установить, кто из работников Ленинградского горисполкома «небескорыстно» поспособствовал бесплатной передаче группе дельцов, действовавших под «крышей» колхоза, трёх автомашин, ленинградская прокуратура натолкнулась, на своего рода «бумажный круговорот» из ходатайств, резолюций, распоряжений и согласований и, в конечном итоге, была вынуждена признать своё бессилие.
Ещё сложнее правоохранительным органам приходилось при попытках привлечь к ответственности представителей партийно-советской номенклатуры. Во многом этому способствовала двойственная позиция высшего руководства страны по проблеме коррупции. Сам Сталин при своей крайне жёсткой риторике о недопустимости «самоснабжения», «сращивания с хозяйственниками» и разложения партийных кадров, в случаях, когда речь шла о наказании деятелей партии, уличённых в коррупционных деяниях, предпочитал не прибегать к репрессивным мерам. Позицию Вождя по этому вопросу проясняют интересные, хотя и небесспорные, воспоминания Павла Судоплатова, в которых приводятся его впечатления от бесед с Анной Цукановой – заместителем заведующего отделом руководящих партийных кадров ЦК ВКП (б): «Сильное впечатление на меня произвели слова Анны о том, что ЦК не всегда принимает меры по фактам взяточничества, «разложения» и т.п. по докладам Комиссии партийного контроля и органов безопасности. Сталин и Маленков предпочитали не наказывать преданных высокопоставленных чиновников. Если же они причислялись к соперникам, этот компромат сразу же использовался для их увольнения или репрессий».
По образцу центра складывалась и ситуация в регионах. Здесь формируются свои касты «неприкасаемых», представители которых чувствовали себя недостижимыми для правоохранительных органов до тех пор, пока не возникали сомнения в их политической лояльности. Подтверждением такого положения может служить и Ленинград 40-х гг. В 1945-1948 гг. правоохранительным органам Ленинграда и области не удалось привлечь к уголовной ответственности ни одного уличённого в коррупции представителя партийно-советской номенклатуры - начиная с районного уровня, и хозяйственной номенклатуры – с областного уровня. Если речь шла о высокопоставленном хозяйственнике, его исключали из партии и увольняли с работы (впрочем, с предоставлением нового, хотя и менее ответственного «тёплого места»), если о партийном или советском деятеле – дело обычно заканчивалось его переводом на другое руководящее место работы (в рамках номенклатуры). Так, начальник областного коопторга Погребнюк, уличённый в поборах с подчинённых, был исключён из партии, уволен с работы и тут же получил новую должность в системе облпотребсоюза, а председатель Павловского райисполкома Житнев, подозреваемый во взятках, был «в качестве наказания» направлен на учёбу в партийную школу.
Даже привлечение к уголовной ответственности хозяйственников более мелкого уровня, но имеющих покровителей в партийно-государственном аппарате, превращалось для правоохранительных органов в весьма непростую проблему. Уже упоминавшийся секретарь Ленгорисполкома Бубнов, по крайней мере, дважды спасал от обвинений в хищениях и злоупотреблениях служебным положением «друживших» с ним директоров магазинов. Архивы областной и городской прокуратур полны упоминаний о случаях, когда секретари райкомов и председатели райисполкомов препятствовали в возбуждении уголовных дел по экономическим преступлениям в отношении руководителей хозяйственных учреждений в своих районах. Дабы преодолеть это сопротивление, принципиальным прокурорам приходилось выходить на уровень обкома, а то и ЦК. Впрочем, это вполне могло стоить им должности. Один из прокуроров, пытавшийся арестовать проворовавшегося чиновника, был обвинён партийными органами в пьянстве, другой – в развратном поведении и «самоснабжении», третий – в аморальном образе жизни и т.д.
Положение изменилось, когда центр усомнился в политической благонадёжности ленинградской номенклатуры. После начала знаменитого «Ленинградского дела» по городу прокатилась волна чисток от «охвостья попковских и кузнецовских кадров». В ходе неё по обвинениям, в том числе в злоупотреблении служебным положением, были уволены и исключены из партии 2 тысячи и осуждены к различным срокам наказания десятки партийных и советских чиновников (включая 50 секретарей райкомов и председателей райисполкомов), как действительно замешанных в коррупционных деяниях, так и просто попавших под «каток» очередной политической компании. Однако сменившие «попковских» новые партийные бюрократы также не отличались от своих предшественников ни чистотой нравов, ни законопослушностью.
Всё вышесказанное не означает, что в исследуемый период правоохранительные органы не вели борьбы со взяточничеством. Правоохранительной системой города в 40-е гг. был раскрыт ряд крупных дел о взятках. Так, в Ленинграде и районах Ленинградской области в эти годы были разоблачены группы взяточников, действовавших в жилищных органах, системе горкомхоза, фининспекции и т.д. Самым большим успехом органов внутренних дел и государственной безопасности стал арест в 1946 г. Н. Карнакова – профессионального мошенника, выступавшего посредником между продажными чиновниками и гражданами, заинтересованными в их услугах. За определённые комиссионные он мог решить любую проблему – от получения отсрочки от службы в армии и устройства на престижную работу до прекращения уголовного дела. По данным отдела борьбы с бандитизмом Ленинградского управления НКВД, в созданную Карнаковым коррупционную сеть входило около 700 служащих различных государственных ведомств. В конечном итоге, по делам о взяточничестве, основанным на показаниях арестованного Карнакова, перед судом предстало свыше 50 человек из правоохранительных органов, горжилотдела, ВТЭК, военных комиссариатов.
Дело Карнакова продемонстрировало и ещё одну проблему, которую сталинский режим тщательно замалчивал – проникновение вируса взяточничества в структуры, призванные бороться с ним – органы внутренних дел и юстиции. По показаниям Карнакова было арестовано и осуждено за взяточничество 23 сотрудника милиции (в том числе 6 работников ГАИ, 3 руководящих сотрудника паспортного отдела и 6 оперуполномоченных и следователей ОБХСС) и 4 работника прокуратуры Ленинграда. В том же году в городе попала под суд ещё одна группа следователей прокуратуры из 12 человек, которые за взятки в 5-10 тыс. руб. освобождали от уголовной ответственности спекулянтов художественными ценностями.