Крымские татары,кто они?, Почему ненавидят русских? За высылки? Опции

[Arnulfi]

По телевизору часто показывают татар Крыма, типа те поголовно сотрудничали с немцами, ненавидят русских.. и прочее, прочее. Вряд ли найдётся на нашем форуме хоть один татарин,но кто-либо встречался с ними? Каков результат? Кстати вроде бы не татары правильнее, а булгары...

[Markiz]

http://slon.ru/calendar/event/1118803/
«Они с нами так обращались, что мы думали, нас ведут на расстрел»

Ее настоящее имя – Гульнара Февзиевна Мусаниф. Ей было девять лет, когда арестовали, пытали и расстреляли ее отца – наркома земледелия Крымской АССР Февзи Мусанифа. Вслед за отцом арестовали мать. Как «член семьи изменника Родины» Эдие Мусаниф получила восемь лет лагерей. Их дочку спасла от детского дома, срочно удочерив, младшая сестра матери Урие Калайджи – сама совсем молодая, незамужняя. Отцом записали дедушку, маминого отца. Так девочка стала Гульнарой Асановной Калайджи. Об этой истории мы уже писали раньше. И вот на сайте проекта «Говорящие головы» выложена полная видеозапись интервью Гульнары Асановны.

В ее рассказе – жизнь большой татарской семьи за целый век. Она говорит не только о том, что ей довелось перенести как дочери репрессированных «врагов народа» и как дочери репрессированного народа – крымских татар, но и о том, что было до репрессий, между репрессиями и после.

До была судьба дедушки по отцу, который мальчиком бежал из дома, как татарский Ломоносов, чтобы получить образование, и выучился, вышел в люди и вывел в люди двоих сыновей. И судьба другого дедушки, ремесленника-лудильщика из Алупки. Когда в его дом на возвышении с видом на море, выстроенный собственными руками, пришли местные активисты, чтобы раскулачить хозяина, они, обшарив все в поисках богатств, нашли только полмешка муки. Бабушка выстроила перед ними тринадцать детей. «А это кто такие?» – вопросили активисты. «Это его дети, – ответила женщина. – Чем мне их кормить?»

Высланный в Тамбов многодетный «кулак» смог через некоторое время вернуться в Крым, но жить в Алупке, где так поступили с ним, не смог. Семья перебралась в Евпаторию, и снова дедушка трудился, кормился делом рук своих и поднимал детей.

Казавшийся удачным брак его старшей дочери Эдие закончился страшно в 1937-м, и дедушка с бабушкой взяли к себе жить осиротевшую внучку. Гульнара росла у них.

Потом была война, гибель на фронте старших дядей, оккупация, которую Гульнара пережила уже подростком, и подвиг тети Урие, которая сумела при поголовном истреблении евреев в Крыму спасти и переправить к партизанам две живые души. С ней, с Урие Калайджи, передавшей племяннице свою фамилию, связана история депортации семьи, которую рассказывает Гульнара Асановна.

По этой истории можно снимать кино.

В мае 1944-го, через месяц после изгнания оккупантов из Крыма, к Урие, жившей в Симферополе, на машине приехал знакомый – сотрудник НКВД. «Собирайся, едем к твоим родным в Евпаторию, – скомандовал он. – Вас собираются выселять. Я хочу, чтобы вы все попали в одно место, чтобы потом не искать друг друга». Этот человек знал, о чем говорил. Прошло всего несколько месяцев с момента такого же «выселения» чеченцев и ингушей. В НКВД знали, что происходит с людьми во время таких операций.

Люди этого не знали.

Урие недоумевала. За что ее выселять? Конечно, среди крымских татар были такие, кто добровольно пошел на службу к немцам, но ведь и среди других народов такие люди тоже были… И уж если наказывать, то виновных, но при чем тут она и ее семья? Разве не ее братья погибли на фронте, разве не она совсем недавно, рискуя жизнью, помогала партизанам?

Однако Урие все-таки села в машину и поехала в Евпаторию к отцу и матери. Там удивились ее неожиданному появлению, но она ничего не сказала о причине приезда. Она не верила, не решалась поверить. То, о чем так серьезно предупреждал знакомый, расположенный к ней, осведомленный человек, просто не укладывалось в голове.

А тот, высадив ее из машины, уехал, пообещав что-нибудь разузнать. «В Москве идет спор – всех ваших выселять или только виновных», – объяснил он.

Надежда прожила еще несколько часов.

Вечером он снова появился и вызвал Урие из дома. Она заметила, что энкавэдэшник пьян. «Утром вас всех выселят, – сказал он. – Сегодня ночью соберите необходимые вещи».

Это было невероятно, невозможно! Урие вернулась в дом и, никому ничего не сказав, легла спать.

«Они пришли рано утром, было еще темно, – вспоминает ее племянница Гульнара. – Сказали: "Ничего с собой не брать. Вы будете долго идти пешком"».

Бабушка впотьмах надела разные чулки; Гульнара и две ее тети сорвали с окон нарядные занавески; мастеровитый, переживший не одну беду дедушка подхватил швейную машинку…

«Нам ничего не объяснили. Они с нами так обращались, что мы думали, что нас ведут на расстрел», – вспоминает Гульнара Асановна. Как гонят людей по улицам на расстрел, крымские татары хорошо себе представляли. Прошло совсем немного времени с тех дней, когда оккупанты у них на глазах точно так же гнали евреев.

Сотни татар Евпатории уже грузили в вагоны для перевозки скота, когда на станцию прибежал и нашел их семью в толпе тот самый симферопольский энкавэдэшник – знакомый тети Урие. «Вы взяли что-нибудь?» – спросил он. «Нет, ничего…» Он исчез и – чудо! – вскоре вернулся, неся несколько буханок хлеба и американские мясные консервы.

Когда Гульнара Калайджи рассказывает об этом, ее голос дрожит. «Это нас спасло в дороге. Мы этим питались», – говорит она.

Их везли две недели. В Среднюю Азию, в Узбекистан. Тела умерших оставляли на насыпи возле рельсов. Некогда было хоронить. В голых степях Казахстана к поезду подходили люди в кавказских папахах – депортированные перед ними чеченцы. Но татарам нечем было с ними поделиться.

Гульнара стала «спецпоселенкой» в 16 лет. Ее новая жизнь началась в шестиметровой комнате в общежитии райцентра Челек, откуда только что выехала семья, эвакуированная из Ленинграда. Ленинградцы возвращались домой; крымским татарам сообщили, что дома и родины они решением советского правительства лишены навсегда.

В этой комнатке ютилась вся семья Гульнары – дедушка, бабушка, два дяди, две тети и она сама. Бабушка и дед умерли в ссылке, дядей и теть судьба разбросала по разным регионам страны, а ее мать Эдие, отбыв свои восемь лет наказания без вины и год ссылки, воспользовалась обретенной свободой, чтобы приехать к родным и разделить с ними их ссылку. Она добровольно записалась в ту же бесправную категорию спецпоселенцев – лишь бы больше не разлучаться со своими. Но и воссоединившись с семьей, она долго не решалась называть Гульнару своей дочерью. Эдие Мусаниф ждала повторного ареста, как это происходило с многими жертвами Большого террора, отбывшими свои сроки, и надеялась, что, случись это с ней, удочерение, как и в первый раз, защитит Гульнару.

Гульнаре Асановне Калайджи на своем веку довелось пожить и в Самарканде, и в Баку, и в Краснодарском крае. Теперь вот в Москве – у сына. Когда-то и она мечтала вернуться в Крым, но легально прописаться там могла только ее мать, которой после реабилитации полагалось возвращение жилплощади в Симферополе. Однако, сняв в 1956 году с крымских татар режим спецпоселенцев, советское правительство запретило им возвращаться в родные места. Получив отказ в прописке дочери, Эдие Мусаниф уехала из Крыма обратно в Узбекистан.

Сегодня редкий комментатор, рассуждающий о политической ситуации в Крыму, не упомянет о проблеме крымских татар. Чтобы понять, что это за проблема, посмотрите интервью Гульнары Калайджи.